Глава 9. НЕМАЯ БОЛЬ

За две недели они сказали друг другу всего пару фраз. Сон Хён выжидал время, когда Кан сгорит дотла в своём горе, и только тогда он, его верный друг, поможет Дон Хо восстановиться – заново построить новую жизнь на пепелище прошлого, безвозвратно погребённого в вечности. Умопомрачительный, сладкий, как мёд, вкус свободы превратился для Кана в навязчивый металлический запах крови, будто пуля, пронзившая грудь брата, попала в его собственную и застряла там навечно. Он ощущал это собственным телом: грудь болела так сильно, что Дон Хо забыл про сон. Частая рвота со слезами по ночам проходила только после нескольких стаканов виски. А днём Кан убегал из дома, лишь бы не смотреть в глаза Сон Хёна, которого он предал в очередной раз. Они не могут быть вместе. Кан будет последней сволочью, если позволит бескорыстному другу снова преодолевать вместе с ним проклятье его семьи. Дон Хо не имеет права через столько лет стать обузой тому, кто и так по его милости долгие годы тащил тяжёлую ношу его предательства. Он понимал, что не сможет оправиться – эта рана неизлечима. Потеря брата была сродни его собственной смерти. Он – пустая оболочка без души, вместо которой образовалась огромная чёрная дыра гнева и ярости. Острая необходимость избавиться от сжигающей его злости заставила мужчину отправиться в самые злачные районы Пусана, туда, где была другая жизнь.

В каждом городе есть свой рай, он находится ближе к центру, к паркам и богатым зданиям. Там ходят красивые люди и ездят дорогие машины. И в противовес этому раю, в каждом городе, как и в самом человеке, есть свой ад – там вонь и смрад, там нищетой правит сила и агрессия. Именно в таком месте Дон Хо чувствовал себя лучше всего. Здесь на дне, в этой помойке, ему было самое место. Здесь от него никто ничего не ожидал. Здесь он мог быть таким, каким себя чувствовал, не выделяясь из толпы таких же случайно застрявших между жизнью и смертью.

В какой–то момент Пак осознал, что его желание помочь любимому лишь пуще разжигает в том ярость. И нет, не было ничего странного в том, чтобы стать тем, на ком Кан выместит свою злость. Сон Хён смело подставлялся под его руку, но Дон Хо легче от этого не становилось, вот в чём беда. И тогда сообразительный детектив понял, что Кану нужна цель. Он знал это не понаслышке, когда терял любовь, когда терял семью и детей. Он помнил каждый свой запой, и каждый раз он выходил из него, обретая цель. Ориентиром Пака стали его дети. Именно желание поставить их на ноги, дать достойную жизнь и образование поднимало мужчину с  колен не единожды. Тогда что может заставить Кана снова поверить в себя и обрести полноценную жизнь? Пусть в ней не будет былого счастья, но она будет иметь самое важное – смысл. Дон Хо потерял смысл жизни и такими темпами вскоре отправится вслед за братом. Пак видел это по чёрному лицу бездомного бродяги.

Разговор с Кимом окончательно укоренил в голове полицейского давно зародившуюся мысль о том, что Кану пора возвращаться домой. В свой дом. Как ни прискорбно было осознавать, но совместное гнёздышко они построить не успели. И нет здесь тех опор, которые остались в Сеуле, там, где его настоящая семья. Дон Хо – сильный лидер, а вожак без стаи, как огонь на открытых просторах – уничтожит всё, а после, когда вокруг останется лишь пепел, потухнет сам. Кан потерял брата – часть своей души. Он потерял дом, привычное дело, потерял любимых и всё в один миг. В тесноте маленькой квартирки детектива Дон Хо чувствовал себя, словно орёл, неспособный расправить крылья на весь размах. Дракону пора вспомнить, что как бы он ни отнекивался, его удел – быть хранителем и опорой его семьи.

 

Каждое утро в одно и то же время Дон Хо уходил из дома. Неприметный, взгляд в пол, чёрный балахон с капюшоном, неопрятные отросшие волосы, закрывающие часть лица – камуфляж бандита или преступника. Пак таких конспираторов видел часто. Но не предполагал, что окажется по другую сторону преступного мира и будет одним из тех, кто воочию увидит крушение личности. Как любящий человек, как взрослый мужчина Сон Хён знал, что иногда даже самой породистой собаке необходимо побыть дворняжкой. Таков удел мужского горя. И обычно сильный пол находил выход и сам возвращался к прежней жизни, набрасывая на себя ошейник обязанностей, который в принципе и делал из мужчины человека. Дай волю гончей, и она загоняет себя без присмотра. Так и с Каном. Сегодняшнее утро положит конец его беготне вокруг своей оси. Куда бы Дон Хо ни убегал, он везде будет упираться в своё горе.

– Куда собрался? – нагло спросил детектив, задавая интонацией задел для серьёзного разговора. Он твёрдо стоял на ногах напротив друга, перегораживая тому путь к двери.

– Дела, – всё так же скрывая взгляд, мужчина торопился прошмыгнуть сквозь большую фигуру любовника.

– Нет у тебя никаких дел. Пойдём, поговорим.

– Я не хочу разговаривать, – вспыхнул внезапным гневом Дракон. – Лучше пропусти.

– Что, кулаки чешутся? Снова в трущобы собрался? Можешь снова мне вмазать.

– Я не хотел. Ты сам полез.

– Хотел, хотел… Не пизди.

– Я могу пойти?

– Нет.

– Я хочу уйти! – Кан ударил кулаком в бок в стену. По всей видимости, он не отслеживал свои поступки и не осознавал, как агрессивно настроен.

– А я хочу, – симметричным наглым гонором отразил Пак, – чтобы ты, наконец, прекратил ныть ночами, а днём шарахаться по трущобам в поисках приключений.

– Я не понял…

– Чего ты не понял? Всё, Бонифаций, каникулы закончились. Пора возвращаться к своим обязательствам.

– Иди ты знаешь куда, – Дон Хо вцепился в кофту провокатора и только сейчас прямо посмотрел Паку в глаза, бросая тому вызов.

– Знаю. Я там уже был. Мне понравилось, – улыбался в ответ вредный детектив.

Дон Хо закипал, но по наглой физиономии любовника смекнул, что ведёт себя глупо и отпустил Хёна, принимая вид уравновешенного серьёзного человека. Однако внутри всё горело, и только лицо Пака подсказывало, что эмоции лучше пока держать при себе, иначе не миновать беды. Было стыдно показывать себя таким, каким, в принципе, и был Кан.

– Поэтому ты уходишь? Боишься, что если я увижу тебя неуправляемым и жестоким, то ты мне разонравишься? – небрежно хмыкнул подстрекатель. – Придурок, я помню тебя ещё таким, каким тебе не позволит себя вспомнить даже твоя совесть. Мы шесть лет жили бок о бок, забыл? И ничего, я как–то справился с впечатлениями о тебе. До сих пор кровавое месиво на лице младшего лейтенанта перед глазами стоит, как будто это было вчера.

– Он сам тогда напросился, – пробубнил Кан.

– Я бы тоже ему вмазал за его длинный язык. Но я не идиот, и чётко понимал тогда, ещё в армии, с каким бандитом я связался. Дон Хо, ты же псих.

– Чего? – новый приступ ярости сковал грудь, не давая сделать вдох.

– Только не делай удивлённое лицо. Тебе никто об этом не говорил? Ты ненормальный и больной на всю голову.

– Чё ты от меня хочешь? Снова пытаешься взбесить? Оставь меня в покое, – шипел раненый мужчина, и Хён вновь увидел, что Кан действует, словно одержимый. Он не оценивает трезво свои поступки, поддаваясь эмоциям. Они завладели разумом Дон Хо и всё дальше отдаляют того от реальности и от любимого человека. – Я больше не подниму на тебя руку, можешь не стараться.

– Видимо, ты забыл, что не только ты – псих, но и что я – язва. От меня ты так просто не отделаешься.

– Я не в том состоянии, чтобы слушать тебя, – Кан мотал головой, как больной, стряхивая неприятные слова Пака.

– А почему ты решил, что она в том состоянии, чтобы слушать тебя?

Кан застыл. Глаза его моментально налились кровью, и Пак увидел, что попал в самую сердцевину боли Дон Хо. Нельзя отступать, этого зверя нужно сковать цепями совести и разума.

– Ты – безответственный слабак. Творишь, что вздумается, прикрываясь болью. Возомнил, что тебе больнее других? Почему ты решил, что лучше неё? В отличие от Су Джи, ты на всё хер забил, в то время, как она думает о тебе и о твоих обязанностях. А ты только и можешь, что жалеть себя.

– Заткись, ты ничего не знаешь, – Дон Хо попытался сбежать. Он развернулся и пулей влетел в комнату, спасаясь и отгораживаясь от болезненных слов. Но Сон Хён шёл по пятам, не давая Кану снова спрятаться в себе.

– Почему себе ты разрешаешь впадать в отчаяние, а её готов убить за то, что она пытается удержать равновесие?

– Что ты знаешь? Почему начались эти разговоры?! – кричал мужчина.

– Дон Хо. Я понял, что пока не беспокою тебя, ты пропадаешь. Ты всё глубже и глубже погружаешься в безысходность. Так больше не может продолжаться. Нет того края, где ты остановишься. Ты умрёшь, жалея себя. Мужик, пора возвращаться! В тебе нуждается твоя семья! – не сдержался и крикнул в ответ Пак.

– Откуда ты знаешь? – Кан сел на край дивана и, зажав голову ладонями, словно при острой боли, опустил её вниз. Смотреть на Пака было страшно. Он говорил странные слова, которые болезненно проникали в самую душу.

– Дон Хо, ты мне нужен, – Пак сел на колени рядом, убирая руки Дон Хо с лица. – Мы не спим вместе, не завтракаем, не ужинаем. Мы ничего не делаем вместе. Я только слышу твой вой по ночам. Мне, правда, больно за тебя. Врагу такого не пожелаешь. Но я соскучился. Ты не принимаешь мою помощь, и мне больно от того, что ты не хочешь разделить со мной своё горе. И, судя по всему, ты такой… не один.

– Ты говоришь о ней?

– Да. Чем дольше я смотрю на тебя, тем больше убеждаюсь, что она в таком же состоянии. Смекнул, почему она выгнала тебя из дома? Как бы тебе ни было плохо, ты должен быть рядом с ней.

– Нет, – отмахнулся мужчина. Сейчас он был так напуган, что сердце Пака сжалось от отчаяния человека, потерявшего не только брата и семью, но и самого себя.

– Не будь трусом. Ты должен пойти к ней.

– А как же ты?

– Я? Пора бы уже уяснить, что я – сверхстабильный мужчина, – пытался пошутить Хён. – Мне иногда кажется, что даже в следующей жизни я буду неизменно стоять всё на том же месте. Ты знаешь, где меня найти.

– Ты выгоняешь меня? – чуть не плача спросил Дон Хо.

– Если не сделаешь, как говорю, придётся выгнать.

– Она не подпустит меня к себе. Ты не знаешь её, – он снова стал вырываться из рук любимого. – Не хочу даже пытаться. Мы убьём друг друга.

– Может быть, это – как раз то, что необходимо сделать? – как на автомате, на истерику Кана быстро включался командный голос детектива. – Вы не живёте, вы оба убегаете. Дон Хо, ты и без меня знаешь то, о чём я хочу сказать.

– Я ей не нужен! У неё есть этот ублюдок, из–за которого погиб Дон Вон. За ним стоит синдикат Пусана. Я – никто. Третье колесо, которое списали за ненадобностью. Не будет она оплакивать ни мужа, ни нашу потерянную жизнь. Она… Она, – задыхался он от обиды, – она без души. Холодная, как лёд.

– Так в тебе говорит задетое самолюбие и ревность? – удивился Пак. – За своей гордыней ты не увидел её крика о помощи. Ты – эгоист!

– Уже поздно что–то менять. Посмотри на меня. Кому я могу помочь? Я сдохнуть хочу. Хён, если бы не ты, я бы…

– Тш… – Пак положил голову Дон Хо на своё плечо и обнял его. – Выходит, я вовремя появился в твоей жизни. А ты не хочешь верить в Бога.

– Нет его. И никогда не было. Только не в моей жизни. Я больше ничего не чувствую. Как будто я умер вместе с братом.

– И сейчас ничего не чувствуешь? Зачем меня отталкиваешь?

– Стыдно. Я обещал, что больше не причиню тебе боль, что от меня больше не будет проблем. А я… Ты прав, я – конченный эгоист… И слабак. Никто меня таким не видел, кроме тебя и…

– Су Джи?

– Как она могла? – Дон Хо отстранился, снова нырнув в обиду и горечь. – Мы с ней… Она… Ненавижу, – шипел он, представляя, как душит предательницу и убийцу брата – Кима.

– Она не предавала тебя. Дон Хо, она спасает тебя. Очнись уже. Я рядом с тобой и мои руки утешают тебя. Ты только подумай, что она из–за любви к тебе лишила себя твоих объятий.

Дон Хо зарыдал. Пак говорил простые, понятные вещи, но логика всегда проигрывает ярости. И как больно осознавать, что каким бы ты ни был большим, всегда возникнет что–то, что напомнит тебе о твоей глупости и слабости.

– Мне стыдно, – Дон Хо плакал. Он закрывал лицо руками, стесняясь своего поражения. – Если эта женщина что–то решила, бессмысленно её переубеждать. Она не подпустит меня к себе.

– Разве есть на этом свете хоть один человек, кто смог бы устоять перед тобой? Ты же дьявол, а она – женщина, которая притворяется бездушной машиной. Я знаю одно: чем яростнее я отбивался от тебя, тем сильнее хотел быть рядом. Хотел, чтобы ты не сомневался, а, как всегда, делал то, что вздумается. Хотел, чтобы ты доказал искренность своих чувств, – злился Пак, убеждая Кана в очевидном. – И чем больше я сопротивлялся тебе, тем сильнее было моё желание увидеть твою победу надо мной. Есть те, кто любовь принимают через силу. Такие мы лицемеры. Я уверен, она точно такая же, как я. Иначе, ты бы её не любил.

Дон Хо впервые за две недели улыбнулся. Пусть горько, пусть обречённо, но в его глазах заиграли огоньки.

– Ты предлагаешь, силой заставить её пустить меня обратно? Не выйдет, она точно поставила охрану.

– Как можно выгнать хозяина из собственного дома? Соберись! Чем больше ты сомневаешься, тем сильнее её вера в то, что она поступила правильно. Мы все – жестокие лгуны. Неужели смерть Дон Вона нас ничему не научила? Дон Хо, завтра может и не настать. Она одинока в своём горе. Тебе, как никому, должно быть это понятно! Ты потерял брата, а она мужа. Если бы я тогда не стоял в морге, как я думал, над твоим трупом, я бы никогда не понял, через что вы сейчас проходите вдвоём. Но зачем порознь? Никакой Ким не заменит ей тебя! Как и я не смогу заменить её тебе.

– Это не так. Я…

– Не оправдывайся. Мы не маленькие, чтобы тратить время на глупую ревность. Там твоя семья. Не здесь. Иди и защищай её. И не смей даже подумать, что я отказываюсь от тебя. Не будешь приходить, сам лично буду брать под арест обнаглевшего неблагодарного мудака.

Ещё одна улыбка и победа в руках Пака!

– Хён, я не хочу возвращаться в синдикат. Но я ничего не умею кроме, как запугивать людей и выбивать из них то, что мне нужно.

– Как это похоже на мою работу, – усмехнулся детектив.

– Мне уже не стать полицейским.

– Куда ты денешься? – Пак развернулся и, сидя на полу, навалился спиной на край кровати. Он взял с тумбочки сигареты и закурил прямо в комнате. Эмоциональные речи быстро высосали из него все силы. – Я заставил учиться двоих непослушных подростков. Чтобы ты понимал, они – копия я. Тебя уломать будет проще простого.

– Слишком поздно. У меня нет времени сидеть и перебирать бумажки в архиве, чтобы выслужиться.

– Полицейские частенько обращаются к частным детективам. Да, погоны тебе не носить и форму ты не сможешь надеть. Разве что мою, – он обернулся через плечо и улыбнулся, представив Кана в форме. – Бери, красуйся, вон она висит в шкафу, пылится. А всё остальное ничем не отличается. Частники, правда, больше зарабатывают, и о них не пишут в газетах. Для тебя это – идеальный вариант. Полицейский под прикрытием. Скажи ей, что вам пора жить каждому своей жизнью, но для этого не обязательно резать по живому. Семья – это одна плоть, одна кровь. Нельзя, чтобы люди расчленяли себя во имя друг друга.

– Ты не изменился, – Кан обнял его за шею сзади. – Как тебе удаётся потушить мой гнев, против которого я сам бессилен?

– Каждой твари по паре. Выходит, ты – моё наказание.

– Ты жалеешь?

– Очень. Что понял это поздно. Слушай, двадцать лет – большой срок. И, наверняка, у кого–то из нас не будет столько времени. Не повторяйте с Су Джи наших с тобой ошибок. Иди, там твой дом. Никто не может лишить тебя его, если ты сам от него не отказываешься.

– Я в таком раздрае. Почему ты уверен, что у меня получится? Что мне под силу преодолеть этот кошмар?

– Потому что ты сам его создал, – небрежно обронил Пак. Он затушил сигарету и с шумом поставил тяжёлую стеклянную пепельницу обратно на тумбочку. Ничто его не успокаивало, даже сигарета. Он схватил мужчину за руку и потащил на пол к себе. Дон Хо вновь оказался в его объятьях.

– Я не могу прийти к ней таким. Если она хоть на секунду почувствует мою слабость – тут же загрызёт.

– Побудь слабым со мной.

Сон Хён наклонился и быстро поцеловал Дон Хо в губы, немного стесняясь своего естественного желания сграбастать любимого и задушить яростными поцелуями. Но Кана не провести, он уже знает, каким развратником может быть порядочный блюститель закона. Кан больше не попадётся на уловки старого недотроги, который только притворяется проповедником. Выставив лицо для поцелуев Дон Хо прикрыл глаза, давая возможность двуличному любовнику действовать смело. И Пак накинулся, как голодный пёс на миску с едой. Как назло, в этот момент зазвонил его мобильник. Детектив неохотно достал пошарпанный самсунг в кожаном чехле. Такие обычно дарили начальству не особо креативные подчинённые, такие же скупердяи, как и их шеф.

Сон Хён отстранил Кана, словно они вдруг оказались на улице у всех на виду. Он подскочил с места, и отошёл к окну, отвечая на звонок.

– Да, говори быстрее, я занят. Как месяц? Уже месяц прошёл? Хорошо, скоро увидимся. Нет! Ко мне приезжать не нужно. Я позвоню, как освобожусь. Я же сказал, что позвоню. Нет, не забуду. У вас всё хорошо? Деньги нужны? Всё равно скину. Хорошо, передам при встрече. Давай. Будь здоров.

– Когда ты познакомишь меня с ними? – осторожно спросил Кан.

– Когда ты перестанешь походить на бомжа.

– Понял. Разрешите помыться, господин начальник?

– Стоять. Я тебя ещё не отпускал.

Сон Хён вернулся в объятья любимого и продолжил наслаждаться поцелуями, которых ему не хватало все эти долгие дни.

– Я соскучился, – смело признался полицейский. – Никуда тебя не отпущу и сам не пойду на работу.

– Если тебя не спугнёт вонючий агрессивный мудак в депрессии, пожалуйста, останься сегодня со мной.

– Спугнёт? – Пак засмеялся. – Но помыться я тебя заставлю.

– Скажи, что любишь меня.

– Не борзей. Лимит нежности на сегодня исчерпан, – не отрываясь от поцелуев, сдерживал эмоции Пак.

– Хён. Поехали домой? Поехали к родителям? Возьмём Дон Гу и на выходные рванём в деревню.

– Конечно.

– Мне нужна помощь. Мне нужна ваша помощь. Ты мне нужен. Хён, ты мне нужен всегда.

 

Особняк Канов, родовое гнездо Драконов, оброс по периметру не только мощной охраной, но и с приходом поздней осени стал выглядеть серым и безликим. Вечное лето уступило место нескончаемой сырой осени. Холодный ветер, мокрый асфальт и запах сырости преследовали Су Джи повсюду. Её стало чаще тошнить по утрам, а любые запахи и шумы приводили в раздражение, успокоить которое она могла только, когда видела мучения Мун Ги Вона. Она ждала Кима каждый день. Вместе с ним в этот дом приходил хоть какой–то смысл. Новый мэр Пусана, её друг, отлично подыгрывал, как мертвец мертвецу, притворяясь, что они оба живы и заняты очень важными делами, которые не требовали отлагательств. На самом же деле, оставшись наедине, Су Джи гнала от себя мысли, что её жизнь, по сути, бессмысленна. К своему стыду, она даже не скучала по Дон Гу, расслоившись на две личности, одна из которых, его мать, похоже, умерла вместе с его отцом. И лишь маленький свет внутри неё заставлял женщину двигаться, ходить, говорить, есть, строить планы на будущее. Эти планы оживляли картинку на горизонте. Вдова не чувствовала радости, но и боль не была остра, пока крёстная мать держала курс на месть.

 

– Госпожа, Мун Ги Вон умер, – как гром, прозвучали слова её помощника.

Су Джи испугалась, как ребёнок, которому сообщили, что его любимая кукла, без которой он не мог заснуть, сломалась.

– Что значит «умер»? – выдохнула она в ужасе.

– Откусил себе язык.

– Я же приказала следить за ним круглосуточно! – забыв обо всём на свете, она быстрым шагом направилась прямиком в сторону подземного этажа, чтобы поскорее лично убедиться в смерти чучела, которое отпугивало её страхи. Её остановили надёжные руки. Пожалуй даже обнаглевшие, поскольку она возмутилась тем, что ей препятствуют и трогают без разрешения.

– Мы ничего не смогли сделать. Всё произошло слишком быстро.

– Покажи мне его. Сейчас же! – процедила она, безуспешно пытаясь вырваться.

– Не стоит, – мужчина крепко держал госпожу за тонкие запястья.

– Ты мне будешь указывать?

– Вы не в том положении, – внушительно сказал он, не страшась её. – Поверьте, вам не стоит на это смотреть. Это омерзительное зрелище и может плохо сказаться на ребёнке.

Женщина ощетинилась.

– Я хочу, чтобы он уже в утробе видел искорёженные лица убийц своего отца. Пропусти меня, немедленно!

– Простите. Нет.

– Ты… – она чуть не задохнулась. Впервые помощник её ослушался.

– Госпожа, нам нужен Дон Хо.

– Я тебя прикончу за такое поведение и твои мысли.

– Не подумайте плохо. Я готов хоть в ад спуститься за вами. Но вы в положении, многие об этом уже догадываются. Мы с ребятами не простим себе, если с вами и сыном Дон Вона что–нибудь случится.

– Если ты позволишь Дон Хо переступить порог этого дома, я самолично тебя пристрелю, – она наполнилась такой яростью, что в голову ударило болью, а после она резко ослабла, теряя концентрацию и почву под ногами. – Он… Он не должен быть здесь. Я сама… – ноги её подкосились и, лишь благодаря помощнику, она устояла.

– Госпожа?

– Я сама со всем справлюсь. Сама… – как в бреду повторяла она одни и те же слова.

– Госпожа! Госпожа! Потерпите, я сейчас вызову скорую, – мужчина подхватил на руки мгновенно обмякшее тело.

– Не нужно скорую, сам отвези меня, – медленно проговаривая слова, Су Джи пыталась удержать внимание. Давление резко упало, а значит, она и ребёнок в опасности.

– Вам нельзя двигаться.

– Я приказываю, вези меня! Быстро!

 

Машина мчалась на такой большой скорости, что мелькающие верхушки деревьев превращались в стену между Су Джи и небом, куда был направлен её взгляд. Она должна оставаться в сознании и силой воли управлять своим телом. Лёжа на заднем сидении, вдова силилась разглядеть сквозь голую паутину скрюченных ветвей серое небо поздней осени, но не видела ничего, кроме собственного ужаса, отразившегося в каждом предмете. Как малыши боятся теней за окном перед сном, так и взрослая женщина впервые испугалась чудовищной тени своей ненависти, отбрасываемой в мир вовне. Теперь она увидела, как эта сила губит не только людей вокруг, а в первую очередь травит изнутри её саму. Су Джи взмолилась и пообещала Дон Вону через эти непроглядные серые прутья, что остановится, что больше не будет вести себя так безрассудно. Она найдёт в себе силы справиться с болью и снова поверить в счастье, благодаря чуду, которое оставил ей любимый. Зародившаяся в ней жизнь была доказательством того, что не всё потеряно. Что жизнь победит смерть! Ещё есть надежда на будущее! Почему она подумала об этом только сейчас, в тот миг, когда оказалась на грани?! Она внезапно стала маленькой и беспомощной против судьбы, которую создала своими же безжалостными руками.

Спустя час в палате больницы Су Джи не слышала ничего из того, что говорил ей врач. Пациентка безжизненно уставилась в его лицо и не помнила, как здесь очутилась. Сочувствие на лицах медперсонала вынуждало несчастную вцепиться в металлический поручень бортика кушетки и медленно сгибать его с такой силой, что даже для самого сильного мужчины было сложной задачей. Она потеряла своё чудо, а вместе с ним и остатки чувств.

Как ей теперь жить, матери, по глупости потерявшей своё дитя? Чувства и эмоции – зло, проклятье человеческое, которое делает людей безумными и уводит в пустые миры иллюзий. Кто–то пребывает в иллюзии радости, когда вокруг рушится мир, война забирает жизни, и боль, как густой туман, застит собой горизонт будущего. Кто–то пребывает в иллюзии страданий, когда вокруг весна, и в каждом звуке любовь, разносящаяся ветром, как семена цветов. Кто–то укутался чёрной вуалью ненависти к миру, скрывая свои слёзы и боль в сырых, холодных, пустых тайниках души. Нельзя плакать! Нельзя кричать! Пронзительное эхо заполнит пустоту гулких тайников, о которых никто не должен знать, и разорвёт перепонки от громкости крика, которую невозможно уменьшить.

Третий день она сидела в кресле своей спальни напротив окна и смотрела на голые прутья безжизненных веток, на которых всё ещё отчаянно пытались удержаться умершие листья. На что они надеются? В какой иллюзии пребывают? Высохшие, скукоженные от холода, они продолжали держаться, сопротивляясь пронзительному настойчивому ветру. Сквозь них Су Джи отчётливо видела небо, укоризненно глядевшее на неё в ответ. Её тело, её эмоции убили в ней чудо. Немой болью она убила собственного ребёнка.