Глава 9 — 10 ВОСПИТАНИЕ ЛЮБОВЬЮ

Воспитание любовью. Глава 9 — 10

Как мучительно долго для Паши тянулось время, плетя липкую паутину, медленно оплетая мужчину тонкими, еле заметными шёлковыми нитями ожидания. На его памяти это были самые томительно длинные часы в его жизни. Если бы не работники в доме, мужчина махнул бы на всё рукой и немедленно сорвался к Серёжке, забывая обо всех договоренностях и аскезе, по глупости принятой добровольно. Как удачно, что сейчас рядом с ним посторонние люди, напоминающие ветреному распутному взрослому, что он живёт не в сказке, и если он желает продлить этот сладкий миг, то, в первую очередь, должен быть острожен. Ответственность за любимого отрезвляла. На себя же Паша давно уже махнул рукой: будь что будет.

Вечером он отпустил бригаду, и стало только хуже. Взвинченный, возбуждённый навязчивыми эротическими видениями, наверняка пророческими, Паша убегал от себя, но каждый раз путь его обрывался в объятьях Сергея. Стойко воюя со временем, председатель непрерывно прибрался в доме, заполняя суетой тёмную, нетерпеливую, алчную пустоту: собрал мусор, испытал новый пылесос и расставил по местам мебель, создавая уютное гнёздышко. Над обеденным столом теперь висел кондиционер, наполняя дом бодрящей прохладой. Заморенный, усталый мужчина встал в поток воздуха в надежде остудить не только тело, но и неприличные мысли, живо крутящиеся в его голове. В них он бесконечно долго ласкался и нежился с Серёжкой, неторопливо сопровождая любимого в удивительный мир удовольствий. Несмотря на строгое воспитание, природа парня брала своё, и у того, похоже, не было ограничений, кроме одного – его нужно любить страстно, единолично и только его одного. Он слышит фальшь и, почуяв сомнения, взбрыкнёт и встанет на дыбы. Но как раз этого Паша боялся меньше всего. Как только Серёжка снова окажется в его руках, он вдоволь насладится неземным блаженством.

Приборка комнат затянулась надолго. Хозяйственный, дотошный мужчина то и дело поглядывал на часы, мысленно умоляя Серёжку появится на пороге его дома прямо сейчас. Но тот, к большому удивлению Паши, держал слово, и калитка молчала, не оповещая волнительным скрипом о приходе желанного гостя.

Ближе к полуночи Паша выдохся, но, при всей усталости, понял, что уснуть в изнывающем предвкушении ему не удастся. До четырёх утра ещё четыре часа. Вдруг, пусть так случится, непослушный Серёжка прибежит спозаранку и обрадует Пашу, наградит поцелуями за пройденное испытание бесконечным ожиданием и убаюкает в собственнических, эгоистичных объятьях. Фантазии о сексе вспыхивали с абсолютно любой мысли: была ли то нерасстеленная кровать или же полное ведро морковки в углу для Зевса и Роксаны, которую к завтрашнему утру необходимо было ещё помыть и нарезать. Но силы были на исходе, а сна ни в одном глазу – в голове навязчивые липкие галлюцинации о Серёге и жарком грешном августе. Именно они натолкнули мужчину схватить ключи от машины и, не откладывая поездку на завтра, умчаться в город в поиске круглосуточных аптек. Ночь, пустая дорога, скорость, любимая музыка и фантазии – это как раз то, что сможет ненадолго удержать надвигающийся шторм.

В два часа ночи с полным пакетом, «набором новобрачного», он вернулся обратно, заскочил в дом и… тяжело разочарованно выдохнул. Расстелил постель, лёг и долго–долго смотрел на лунных зайчиков, плавно скачущих по стене. Интересно, Серёжка уже спит или так же, как и Паша, гуляет по бескрайним садам неуёмного, буйного воображения, медленно и незаметно спускаясь в низину, в прохладную пещеру к тёмной реке своих страхов? Понимает ли он, что впереди их ждут десятки, сотни, тысячи таких же ночей ожидания? Понимает ли, что с этой ночи Паша не сможет спокойно заснуть, напряжённо прислушиваясь к звукам за окном, в надежде услышать тот самый заветный скрип калитки?

В эту ночь Паше снились кошмары. Он тонул в предчувствии беды и угрызений совести, уносимый в неизвестность быстрым течением. Паша отчаянно пытался вынырнуть, но с каждым разом волны все сильнее захлестывали его с головой, и ледяная вода упорно тянула на дно. Запах! Его спас резкий запах гари. Сначала мужчина испугался, но то была единственная зацепка, чтобы вырваться, улизнуть из мира сновидений. Паша ухватился за тонкую веточку на склоне, свисающую над бурной рекой. Он потратил все силы, сопротивляясь стихии, но что–то подсказывало ему, что его старания не напрасны. С большим трудом ему всё же удалось выбраться на сушу, следуя за усиливающимся спасительным запахом: противным, резким, но таким необходимым в эту самую минуту!

– Я хотел сделать сюрприз, но что–то пошло не так, – с виноватой интонацией оправдывался лохматый, немного перепуганный Серёжка, стоя над кроватью мужчины. Его лицо и одежда были перепачканы мукой и жирными масляными разводами.

Паша чуть с ума не сошёл от радости. Он мёртвой хваткой вцепился в грязную рубашку перепачканного «хрюшки» и повалил на постель, слизывая с его лица остатки муки, соли, перца… ванилина?

– Ты что готовишь? – в замешательстве отстранился Паша, возвышаясь над нерадивым поваром.

– Яичницу, – Серёга ответил так, словно это было самое очевидное.

– А мука зачем?

– В кляре. Мой фирменный рецепт.

– Ванилин? – любопытство всё сильнее раздирало мужчину.

– Перепутал упаковки, – кисло ответил юноша, не желая признавать поражение в борьбе с сегодняшним завтраком.

Паша расхохотался и прижал к себе Серёжку ещё крепче.

– Задушишь, – неохотно вырывался парнишка. – Жрать всё равно нечего. Всё сгорело.

– Ты что здесь делаешь? Сколько времени?

– Пол пятого, – плутовато улыбнулся мальчишка, и его оленьи глаза вмиг сощурились, делая лицо похожим на лисью мордочку.

– Паршивец! Мы же договорились встретиться после десяти,– подмяв под себя Серёгу, удобнее устраиваясь между его ног, Паша продолжал расцеловывать ароматную, нежную кожу на шее любимого, инстинктивно потираясь бедром о его пах.

– Ой, ты ещё скажи, что чем–то недоволен.

– Я ужас, как доволен. Я безумно скучал. Как же я скучал…

– Капец, я думал, не доживу до утра, – Серёжка подхватил настроение Паши. – Совсем не спал. Всю ночь думал о тебе, – юный влюблённый откровенно и наивно выкладывал все свои секреты.

Паша впился в жалостливые, вымаливающие ласки губки так сильно, что Серёжка не смог даже пошевелить ими в ответ. Это были новые впечатления нового утра, нового дня, с которого, по мнению молодого человека, начались первые в его жизни серьёзные отношения. И поскольку он ни черта не разбирался в этом (в ласках и любви), любовный новобранец лежал смирно, следя за каждым движением Паши, запоминая и наматывая на ус незнакомые бесстыдные знания, чтобы потом повторить всё самому. Мужчина, чуть утолив голод, опомнился и привстал, смущённо улыбаясь. Серёжка быстро предотвратил плановый побег Паши, зажав любовника коленями, как наездник лошадь, только снизу, заставляя ту бежать дальше не останавливаясь.

– Я снова наделаю глупостей. Пощади меня, – жалобно прошептал пленник, измученный зудом навязчивого желания.

– Когда до тебя дойдёт? – вполне осознанно и серьёзно заговорил Серёжка. – Мы встретились, чтобы я мог научить тебя делать глупости.

– Ты? – удивился Паша. – Ты не разрешаешь мне ходить голым, всё время бурчишь и пытаешься навязать мне свои правила.

– Даже у глупостей должны быть правила, – объяснял Серёжка свою истину.

– Вот. Ты снова… Как здесь расслабишься, когда я всё время под присмотром Мамушки? – Паша вспомнил ворчливую наседку–негритянку из «Унесённых ветром».

– Кто такая?

– Неважно.

Ещё одно напоминание об огромной пропасти в семнадцать лет. Паше было практически столько же, сколько сейчас Серёге, когда тот появился на свет.

Страх. Мужчина попятился назад, натягивая на себя простыню, прикрывая очевидное возбуждение. Серёжка полностью в его власти, готовый хоть прямо сейчас утолить неистовую жажду, искушающий, забалтывающий Пашу в то время, как его изворотливые руки мелкого карманника из простых поглаживаний обрели уверенность и стали силой удерживать бёдра мужчины, не давая тому слезть с него.

– Почему у тебя уже с утра уложены волосы? – неуклюже, стараясь не выдать корыстных намерений, Серёжка задерживал любовника, всеми силами пытаясь продлить момент единения. – Ходить голым – это ещё не значит, что ты свободен. А мне мои правила не мешают. Я делаю, что хочу и когда хочу.

– У тебя есть оправдание – ты ещё молод. Самое время делать глупости.

– Так давай их делать! Вместе.

– Я уже совершил одну глупость, дай передохнуть и осознать это.

– И что это? Ты про палатку, да?

– Нет.

– Тогда что?

– Я совершил непоправимую, непростительную глупость – позволил себе влюбиться в тебя, – признался Паша.

– Это хорошая глупость, одобряю. А вот монахом притворяться – это глупость глупая.

– Глупость глупая? – мужчина не сдержался и засмеялся.

– Ну да.

– Ты – моя любовь любовная, – Паша напоследок вжался в Серёжку и, пока тот готовился к новой порции лобзаний, мужчина быстренько соскочил с кровати и обмотал бёдра простынёй.

– Так не честно, – скуксился разочарованный ребёнок.

– Завтракать. На работу. А после, договорим.

– Зря пришёл так рано, – сетовал Сергей. – Лучше бы поспал. Я вообще сейчас уйду и приду только после днюхи. Принесу паспорт, инн, снилс, что там тебе ещё надо? Сразу говори, какие справки собрать, собес.

– Ты меня не понял.

Паша сел рядом. Практически обнажённый мужчина и одетый в спортивные шорты и клетчатую рубашку (наверняка из старых запасов деда) Серёжка – хоть в этом они были схожи. Серьёзный парень не любил яркие вещи, как и Паша, предпочитая спокойные, естественные оттенки, без кричащих принтов.

– Хочу поскорее переделать все дела и побыть с тобой. Завтра твой день рождения. Подумал, а не съездить ли нам в город, развлечься?

– Нет. У меня другие планы.

– Говори, чего ты хочешь?

– На природу, к реке.

– Неожиданно, – усмехнулся Паша. – Разве ты не хочешь чего–нибудь особенного?

– Хочу. Тебя на речке. И не один раз. Будем валяться целый день и заниматься любовью.

– Серёжа, мне не восемнадцать.

– Не парься. Я всё сам буду делать.

– Тогда какой это день рождения, если ты всё будешь делать сам? Я тоже хочу тебя порадовать, – Паша ещё силился ненавязчиво повести Серёгу по другому сценарию, понемногу осознавая, как это безнадёжно.

– Ты главное мне не перечь. Тогда порадуешь.  Ну что, по рукам?

– По рукам, – сдался мужчина. – А сегодня просто поговорим.

Серёжка тяжело вздохнул и приподнял бровь, исподлобья поглядывая на Пашу, как на врага народа.

– Целоваться хоть можно?

– Можно. Но не часто. И спать ты будешь в соседней комнате. Там новый диван.

– И ты в это веришь, что мы сможем спать в разных комнатах всю ночь? В одном доме? Совсем одни? – Серёга сделал упор на последнем предложении.

– Если хочешь, чтобы завтра я исполнил все твои желания, придётся потерпеть.

– Не понимаю, зачем создавать такие сложности? – молодая кровь забурлила и заставила юношу спрыгнуть на пол, – в жизни столько терпеть приходится, ещё и самолично себя к этому принуждать? Издевательство! Ладно, я согласен. Сегодня надо выгулять Зевса и Роксану. Ты наверняка про них забыл.

– Не было времени. Они на самовыгуле в загоне каждый день.

– Это не то! Им общение нужно! Тепло, – юноша говорил, будто о себе, и Паше вдруг стало совестно.

– Хочешь…

– На пастбище поговорим, – из вредности перебил он Пашу, – раз это обязательное условие в отношениях, – бурчал Серёга, шлёпая босыми ногами по крашенному гладкому деревянному полу, направляясь на кухню. Рассерженный, он словно чувствовал подвох, но какой, понять не мог.

Наспех перекусив бутербродами, Серёга с колбасой, а Паша с рыбой, оба разбежались по делам, желая поскорее приступить к своим обязанностям и освободиться пораньше. Паша закинул в машину рюкзак и ящик с инструментами агронома. Перед тем, как по привычке запрыгнуть на водительское место, мужчина ненадолго остановился. Из денника доносилось радостное ржание Зевса при встрече с Серёгой. Конь фыркал и явно ждал, когда его легкомысленный и смелый, как и он сам, друг оседлает его и выпустит на волю. Серёжка знал подход даже к такому несговорчивому Буцефалу, как Зевс. Юноша лично отбирал морковь из запасов бабули, сортируя и забирая ту, которую, по его мнению, Мария Степановна выбросит на корм курам и соседской козе. Этого нельзя было допустить! Серёжка, как жених с пряниками, как герой, появлялся на пороге конюшни, где уже за версту новые друзья вычисляли его по запаху, нетерпеливо ожидая встречи и сладких вкусняшек. Паша тоже баловал своих подопечных, но его морковь и яблоки Зевс принимал будто бы «не с того огорода», делая одолжение, в то время, как Роксана всегда ластилась к хозяину, а Серёжку воспринимала более умиротворённо и спокойно, уступая ему место в бесконечных разговорах и распрях между ним и Зевсом. Именно она своей покорностью помогла мальчишке усмирить возлюбленного и дать тому понять, что этот парнишка именно тот, кто ему нужен для его разгульной жизни. Так и оказалось. Пока Роксана бежала следом, Серёга с Зевсом покоряли новые места в деревне и за её пределами, куда сами поодиночке не дошли бы.

Паша хотел было зайти в конюшню и попрощаться, но радостный смех Серёги и ненасытное гастрономическое фырканье Зевса остановили мужчину, остужая его, напоминая, что сейчас не его время, и не дай Бог, чтобы Зевс, ко всему прочему, начал ревновать к Паше не только Роксану, но и Серёжку.

 

Серёга ждал вечер. Серёга ждал ночь. Серёга ждал всё утро. И, наконец, дождавшись Пашу с полей, деревенский парень, восседая на таком же, как и он, возбуждённом перед прогулкой Зевсе, перегородил Паше путь в дом, не позволяя мужчине умыться и переодеться.

– Я весь потный и пыльный, – председатель убеждал лихого наездника дать ему ещё пару минут.

– В речке помоешься. Давай быстрее. Зевс нервничать начинает.

– Как его нога?

– Сейчас проверим. Быстрее.

– Неугомонный, – злился Паша, но послушался, закрыл машину и подошёл к Роксане. Та, точно понимая его состояние, сочувственно уткнулась хозяину мордой в плечо.

– У нас нет выбора, да? Как я тебя понимаю, – он похлопал свою любимицу по шее и запрыгнул в седло.

Убедившись, что Паша готов, Серёга рванул вперёд, заставляя напарника ускориться и погнать следом. Куда они направлялись, мужчина не догадывался, но по уверенному шагу Зевса и Серёги быстро сообразил, что юноша скачет в конкретное, знакомое ему место. Роксана держала курс за любимым, не отставая от него. Паше лишь оставалось снова довериться судьбе.

Через пятнадцать минут хорошего галопа они очутились на другой стороне реки, где некогда в далёком прошлом продолжалась их деревня. Сейчас, кроме поросли густой травы и десятка покосившихся заколоченных домов, ничего здесь больше не было. Однако натоптанная вниз к реке тропинка ясно намекала, что именно сюда частенько наведываются Серёжка с Зевсом. И неудивительно! В отличие от берега, где стоит дом Паши, здесь было просторнее, а вместо песка берег устилала мелкая, мягкая, сочно–зелёная трава, ещё не выцветшая за лето. Для Зевса и Роксаны тут раздолье: ни души, а вокруг полевые цветы, которые, вместо того, чтобы подарить Роксане, Зевс с душой уплетал за обе щёки.

Серёжка, привязав лошадей к одному единственному дереву, старой берёзе, корнями ушедшей под воду (странно, что она здесь одна), мигом разделся, бросил вещи на удобную ветку и с разбега плюхнулся в воду. Судя по дну, здесь был ил. Паша решил воздержаться от купания.

– Долго ещё сидеть будешь? Давай ко мне, – кричал Серёга. – Вода – парное молоко.

– Ты купайся, я здесь подожду.

Мужчина расположился на примятом островке и только тогда увидел рюкзак, сброшенный Серёгой, как указатель, где у них будет привал.

– Там обед, – кричал чудной мальчишка. – Без меня не ешь!

От любопытства Паша заглянул в рюкзак и обнаружил пюре с котлетами. Серёга с утра успел не только покормить лошадей, почистить денник, так ещё и приготовить обед на двоих. Котлеты. Пятидесятая попытка Серёги накормить мужчину мясом. Похоже, в этот раз придётся сдаться и попробовать, ведь старался, чертяка.

Набултыхавшись вдоволь, Серёга уверенно вышел из воды, в чём мать родила. Он мужественно и свободно продефилировал мимо Паши к месту, где висели его вещи. Мужчина надеялся, что Серёжка прикроет свои доблестные причинные места, но надежды не оправдались. Авантюрист и манипулятор кинул вещи на траву, и сел на них в позе лотоса, широко раздвинув ноги.

– Видишь? Я тоже беру с тебя пример – привыкаю ходить голым.

Паша закусил губу, ругая себя за то, что ничему путному мальчишку не учит, а лишь сильнее развращает его подростковый неокрепший ум.

– Раздевайся, – настаивал Сергей.

– Серёжа, это плохая идея.

– Почему? Моё обольстительно–красивое тело не даёт собраться с мыслями? – в шутливой манере кокетничал юноша, явно посмеиваясь над старшим. – Ладно. Всё должно быть серьёзно. Я понял, – и потянулся за шортами. – Почему ты передумал?

– О чём ты?

– Обо мне. Почему решил любить меня?

Мужчина не поспевал за рассуждениями любимого, резко меняющими курс на крутых виражах.

– Серёга, ты иногда такие вопросы задаёшь. Честное слово, в краску меня вгоняешь.

– Ты сам хотел поговорить. Давай, говори. Чё ходить вокруг да около?

– Давай пообедаем… – мялся Паша.

– Уже полдень. Раньше начнём – раньше закончим, – не отступал Серёга.

– Куда ты так торопишься?

– Как куда? Целоваться хочу.

Честные заявления обескураживали, сбивали блюстителя целомудрия и нравственности с толку. После подобных признаний Паша чувствовал себя извергом, который, ради собственного спокойствия, измывается и дразнит ни в чём не повинное дитя, лишая того законного права обладать объектом своих желаний и любить, как тому хочется.

Паша пододвинулся к Серёжке чуть ближе и носом, еле касаясь, провёл по его щеке, откровенно соблазняя, намекая, что он не против поцелуев. Серёжу долго уговаривать было не нужно и он, ощутив, наконец, брешь в защите нудного старшего, повалил того на землю и стал жарко целовать. Почему–то сам он ещё стеснялся подходить и брать желаемое, а вот после позволения молодого самца было не остановить. Мягкий тёплый язык Паши стал для юноши целительным утешением, лекарством для сердечных ран. Во время поцелуя Серёжка не просто забыл о горестях и печалях, он будто бы впервые нашёл пристанище, где ему было легко, тепло и сладко… Так сладко, что не хотелось прерывать любовные ласки. Голова вновь закружилась, а тело воспарило над землёй и поплыло, как облако по небу. Так чувствовал себя влюблённый мальчишка. Робкая, нарастающая страсть усилилась. Серёжка начал прислушиваться к языку своего тела. Он впервые почувствовал сильный запах пота Паши и носом, как пёс, тут же уткнулся тому в подмышку, чтобы скорее впитать в себя его аромат и понаблюдать, как будет реагировать его тело. Он жадно вбирал в себя новые ощущения, желая испробовать как можно больше нового, запретного и, порой, такого недосягаемого. Уж Серёжка знал в этом толк, годами дожидаясь первую любовь. Он до последнего не верил, что резкий мужской запах пота сможет увлечь его и вскружить голову. Убойная доза феромонов, и член Серёги вмиг налился кровью и заныл, безнадёжно, неистово прорываясь сквозь одежду в поисках горячего приюта. Как слепой котёнок рвётся к груди матери, так и тело юноши бессознательно искало безопасное укрытие.

– Можно? – по–сиротски попросил Серёга, ещё не до конца чувствуя себя полноправным хозяином тела Паши.

– Мальчик мой, я не против, – увлёкшись, ответил Паша, сгорая от заветного желания, чуда, как ребёнок в ожидании подарка на новый год, по–прежнему верящий в деда мороза. – Но я с собой ничего не взял.

– А что нужно было?

– Если мы хотим часто и безболезненно этим заниматься, нужна смазка.

– И почему ты её не взял?

– Знал, что не сдержусь.

Пыхтя, как паровоз, Серёжка встал и обиженно отвернулся спиной. Наблюдая, как от злости подрагивают розовые, чуть сгоревшие плечи мальчишки, мужчина рассекретил провалившийся замысел хитреца, вновь заманившего Пашу в свою эротическую ловушку.

– Мы договаривались только на поцелуи, – Паша уверенно обхватил Серёжу со спины, подбадривая разочарованного любовника.

– Так не работает. Я хочу больше.

– Ты из меня верёвки вьёшь, – понимая, что по приезду домой Серёга точно возьмёт реванш, Паша немедленно погрузился на дно самобичевания, хороня свою мужественность. Какой он взрослый, если не в состоянии стойко держать слово?

Серёжка всё принимал близко к сердцу, без лжи, и проживал эмоции так насыщенно, что у Паши сердце разрывалось на части при виде убитого горем юноши.

– Уговорил, сегодня будем спать вместе.

– Обманешь, я тебя знаю. Будем сидеть и минуты считать до моего дня рождения, – недовольно бубнил неверующий.

Звучало это так смешно, что Паша и сам усомнился в верности выбранного им плана. Похоже, чем больше запрещаешь, тем пуще молодому целеустремлённому сердцу хочется нарушить все выставленные перед ним запреты.

– Я сегодня ночью в аптеку ездил. Всё, что нужно, купил. Слышишь? – Паша покорно положил голову на плечо Серёги, поглядывая на того снизу вверх, стараясь уловить на суровом лице хоть толику помилования, – Не обману.

– Я больше никогда не буду медлить, – нервно заявил парень. Он пытался отстраниться от Паши, но не потому, что был на того обижен, а потому, что до вечера боялся не дотерпеть. – Злюсь на себя, что столько времени впустую потратил.

– Ты о Милке? – мужчина сразу распознал голос безответной первой любви.

– Надо было сразу всё проверить, а потом влюбляться.

– Ты меня так же хочешь проверить? – Паша прикусил язык. Что это было? Ревность?

– Уже проверил. Не вижу больше смысла тратить время. С тобой мне всё понятно! – воинственно подытожил молодой любовник и, слава Богу, был настолько погружён в свои размышления, что не заметил Пашиных.

– Что тебе понятно? Поделись, может и мне станет чуточку яснее, – мужчина отполз в сторону, как побитая собака.

– Ты на меня смотришь по–другому. Милка никогда на меня так не смотрела, – он прицельно уставился на Пашу, не давая тому и шанса окончательно погрузиться в мир сожалений и ничтожной жалости к себе.

– Это как же?

– По–особенному. Как будто бы я для тебя очень важный. И если меня не будет рядом, то никто тебе меня не заменит.

И взрослый мужчина снова растаял, как сосулька под первыми лучами весеннего, самоуверенного солнца.

– Так и есть.

– Видишь? Я прав, и я это чувствую. А с ней не было такого. Вот ты думаешь, я из любви к ней не трогал её? А нифига! Когда любишь, вообще невозможно сдержаться. Я уже это знаю. Ты прости, что я про Милку всё время говорю. Это не из–за того, что я её люблю или чего–то там. Нет, мне она дорога, но это другое. Я говорю о ней, потому что после этого амбара я всё-всё понял. Понял, каких отношений хочу, как это важно для меня! С Милкой такого никогда не было.

– Это как же? – Паша не совсем понимал сумбурную речь подростка, но по экспрессивным, рваным фразам Серёги потихоньку выстраивал хронологию событий, которые произошли между юношей и девушкой.

– С тобой я в безопасности, поэтому могу смело говорить всё, что на ум приходит. Я вообще в шоке, что это можно делать с мужиком. Прости. Но ты какой–то другой. Для меня. Не такой, как все. И я. Я тоже какой–то странный.

– Серёжка, это не так. Ты самый…

– Так! Я всегда это чувствовал. Знал. Об этом невозможно забыть, каждый обязательно что–нибудь да скажет, напомнит, что я думаю не так и не о том. Как на дурачка, на меня смотрят. Они меня, а я их не понимаю. Что плохого в том, что меня дед воспитывал? Ну да, безотцовщина я. Так таких полно. Я что, урод какой–то из–за этого? Почему я должен чувствовать себя ущербным? У меня дед был. Он, как за двух отцов, отдувался, воспитывал меня. Не нравится ей, что я, как деревенщина себя веду. А сама то!

– Что она тебе сказала?

– Что я отсталый, из прошлого века и должен проще относиться к сексу. Типа для неё это, как поесть. Тьфу, – Серёга брезгливо сплюнул, – я не могу. Только вспомню, заводиться начинаю. Ну как это можно сравнивать? Я вот с тобой когда был в палатке, чё–то не припомню, чтобы меня от еды так разрывало на части. И сейчас. Видишь, как завожусь? Это всё ты. Я, когда голоден, всё равно могу думать, о чём угодно, а когда поем, так вообще могу забыть о еде до следующего дня. Как засяду с удочкой, и пиши пропало. С тобой всё не так! Сколько бы ты меня не трогал, я хочу ещё, я хочу больше. И мысли только о тебе. Как можно к этому относиться легко и сравнивать с едой?! Это – не потребность, это что–то большее!

– Ты злишься на меня? – Паша хотел было дотронуться до любимого, но резкие высказывания и ход мыслей юноши немного встревожили старшего. На самом деле, он уже чётко понимал, к чему клонит Сергей, вот только Паша ещё надеялся, что в Серёжке говорит уязвлённая гордость, а не чувства первой любви к нему.

– Чуть–чуть. Не понимаю я вас. И себя уже с трудом понимаю. Одна говорит, надо было раньше. Ты говоришь, надо подождать, – Серёга от волнения дёргался и не знал, куда деть руки. Рядом с ним пасся Зевс, и верный друг прямо из под морды великана вырвал маленькую ромашку. Зевс насупился и фыркнул. – Иди туда, не мешай, – скомандовал юноша, и конь, фыркая, отошёл в сторону. Паша с большим любопытством, почти не дыша, разглядывал эту чудную картину. Можно было бесконечно наблюдать за всем, что делал и говорил Серёжка, так он был органичен во всём. Парень стал отрывать лепестки, но вряд ли он гадал, скорее успокаивался и собирался с духом, чтобы продолжить свои чистосердечные признания. – С ней я мог ждать, а с тобой невмоготу. Ну почему всё так неправильно, всё перепутано? Я люблю тебя. Это уже точно, – он оторвал последний лепесток ромашки.

– Как ты это определяешь? – Паша задыхался от волнения, восторга и страха.

– У тебя веснушки.

– Они тут причём? – «Господи, что у этого ребёнка в голове?» – мысленно стонал мужчина, не предполагая, куда заведёт его Серёжка на сей раз. Паша забыл, нет, запретил себе когда–то думать, как думают влюблённые, поэтому говорил с Серёгой на разных языках.

– При том! – вновь вспылил мальчишка, злясь, что Паша не понимает его с полуслова, ведь всё так очевидно! – У Милки на щеке три родинки и одна в волосах вот здесь, на лбу, – показал он на себе. – А у тебя веснушки на носу, – он дотронулся до Паши и улыбнулся, вмиг соскочив с самоотверженного храброго монолога, рассматривая россыпь солнечных пятен, как что–то необычное, так дети рассматривают звёздное небо в телескоп, взрываясь от восторга. – Я их давно заметил, но не придавал этому значения. Мне просто было весело смотреть на них.

– Что в них такого весёлого? – сыпал вопросами Паша, в лёгком дурмане теряя нить разговора, не привыкший к такому пристальному вниманию к его персоне.

– Да не в них дело! В тебе. Я скажу, только не злись, обещаешь?

– Не буду.

– Это не значит, что ты такой. Просто я так чувствую, когда смотрю на тебя.

– Ну как? Говори уже.

– Ты – маленький.

– Что? – быстро отрезвел мужчина.

– Говорю, ты для меня – маленький. Не перебивай, – Серёжа на всякий случай закрыл рот Паши ладонью. – Я же попросил. Никто не видит твоих веснушек, как я. Дашь договорить? – он убрал руку, а Паша так и сидел с открытым ртом, уже не стараясь понять и предугадать мысли юноши. Всё равно тот его снова удивит. – Я сначала не понял, почему всё время на тебя злюсь. А потом, когда в амбаре увидел Милку голую, мне показалось, что вместе с одеждой все её три родинки на лице и вот тут в волосах исчезли. Как будто кто–то смыл их вместе с её невинностью. А мы с тобой таким делом занимались, самому с трудом в это вериться. Если бы дед узнал, что так бывает, что я такое делал, три шкуры бы с меня содрал. Но вот понимаешь? Я смотрю на твои веснушки, и тепло на душе становится. Хочется тебя защищать, понимаешь? Разве это не любовь, когда хочется тебя кормить, жалеть, делать для тебя счастье? Я поэтому захотел любовью с тобой заняться тогда. Я увидел твоё лицо ночью в реке и понял, что ничего не могу с собой поделать, хочу сделать тебя счастливым.

Ещё слово и Паша упадёт в обморок от солнечного удара.

– Серёжка, это очень серьёзный разговор.

– Ты же сам хотел во всём разобраться. Я, как чувствую, так и говорю.

– Ты выбиваешь почву у меня из–под ног, – Паша был удивлён. Он готов был поверить во что угодно, только не в то, что однажды кто–то посмотрит на него чистыми, влюблёнными глазами и скажет хоть толику из того, что обрушил на него Серёга в этот знойный, сжигающий все мосты, летний день. – Спасибо. Эти… Твои слова… Мне никто никогда такого не говорил.

– Так потому, что не любили! – не унимался от волнения Серёга. – Наверное, такие же, как Милка, все были, которые поесть хотели. Люди – не еда! Серьёзнее надо ко всему относиться. По совести всё делать.

Паша растерялся. За такое смелое искреннее признание он должен был утопить любимого в благодарности и бескрайней любви. Но если сейчас он сделает хотя бы один неверный шаг, поддастся эмоциям, станет соучастником Серёжкиных грёз наяву, он лишит парня трезвости, отнимет его будущее, подстрекая молодого человека на всю жизнь остаться затворником и изгоем.

– Мила не виновата, что у тебя другие потребности, что она не оправдала твоих ожиданий, – Паша бессердечно уводил разговор. – Думаю, ты ещё злишься на неё и пытаешься что–то доказать ей и самому себе. Это естественно в той ситуации, в которой ты оказался.

– В какой такой ситуации я оказался? – Серёжка подскочил на ноги. Его обиженный, растерянный  вид, словно после неожиданной пощёчины, болью вонзился в грудь Паши. – Что хотел сделать её своей ещё два года назад, но не смог? Значит, так хотел. Хотел бы – сделал! – убеждал Серёга скептически настроенного взрослого. – Ты же меня знаешь. А не сделал я этого по одной причине. Потому что страшно было, что она оттолкнёт меня. Я уже тогда это чувствовал, но не хотел замечать. Я же упёртый. Всё должно быть по–моему. Сердце не обманешь. Не доверял я ей. Вот и всё. Поэтому боялся. Боялся очутиться  в том амбаре. И очутился! А ты не оттолкнёшь меня. Никогда, – до последнего верил Серёжка. Он видел это по глазам Паши. – Ты сам готов … Эх, что толку тебе объяснять? Ты всё равно будешь думать, что я злюсь, потому что у меня с Милкой ничего не выгорело. Обидно! – он снова отскочил на безопасное расстояние, ругая себя за чрезмерную импульсивность и несдержанность.

– Я тебе верю.

– Тогда к чему все эти разговоры? Зачем на них время тратить? Чувствую себя, как будто кредит беру. Почему я должен тебя убеждать в том, что и так очевидно? Не люблю я Милку. А если любил, то разлюбил!

– Ты из огня, да в полымя, – Паша силился держаться в трезвости. – Ты хочешь необдуманно быстро получить желаемое, не задумываясь о процентах.

– Какие ещё проценты?

– У всего есть последствия. И тебе придётся многим заплатить за нашу связь. И потом ты поймёшь, что оно того не стоило. Что плата оказалась несоизмеримо больше того, что ты получишь. Я должен тебя предупредить. Обязан!

– Ой, не надумывай. Ну и что, что мы мужики? Вообще пофиг. Для меня мнение окружающих неважно.

– Это пока. Пока ты не пойдёшь учиться, пока не устроишься на работу, пока не захочешь иметь семью, с которой не стыдно будет прогуляться в парке, держа жену за руку. Пока не захочешь ребёнка. Пока не устанешь с пеной у рта доказывать всем, что ты такой же, как они, – Паша не заметил, как повысил голос.

– Я не как они! Ты чё–то куда–то далеко ушёл.

– Если не я, то кто будет об этом думать сейчас? Кто тебя предостережёт? Потом поздно будет. Захочешь всё исправить, и, в конце концов, выяснится, что лучше быть одному.

– Ну, во–первых, я не один. У меня есть ты.

– Меня не будет рядом! – пытался докричаться мужчина.

– А куда ты денешься?! – Серёжка не понимал, на что Паша хочет открыть ему глаза.

– Серёжа, у тебя с этого года учёба начинается. Ты в конце августа уедешь.

– Кто сказал? Я никуда не собираюсь, – обронил парень так безответственно, словно отряхнулся от крошек.

Паша испугался.

– Ты же хотел пойти учиться на ветеринара.

– Хотел, расхотел. Здесь и без того работы навалом, – юноша обыденно объяснял очевидный для него выход из сложившейся ситуации. – Здесь все так живут.

– Этого я и опасаюсь, –  теперь Паша стал наворачивать круги, да так нервно, что Зевс и Роксана насторожились и замерли в ожидании опасности, приглядывая за хозяином.

– Вопрос решённый. Я остаюсь, – ультимативно отрезал юнец.

Паша покрутил головой в разные стороны. Он был умоляюще спокоен. Именно его мягкость ставила Серёжку на колени, и тот, поджимая губы, понимал, что его властный категоричный гонор ничто против взвешенного слова взрослого мужчины.

– Ладно, буду приезжать на каникулы, – начал торговаться Серёга.

Паша снова покрутил головой.

– А как тогда мы будем встречаться?

– Никак.

– Ты шутишь?

– Нет.

– Подожди. Чё–то я не догоняю, – Серёжку бросило в пот, и он протёр глаза, стирая солёную едкую жидкость. – Ты меня любишь, я люблю тебя, но мы не будем вместе? Почему?

– Потому что я не могу лишить тебя возможности узнать другую жизнь.

– Да что я там не видел?! Ой, тоже мне беда. Я, может, и не хочу всего этого видеть и знать. Меня устраивает то, что я уже знаю.

– Что ты знаешь?! Что? У тебя ветер в голове. Вчера ты любил Милку, сегодня меня. Тебе не кажется, что для взрослого парня ты слишком легкомысленный?

Серёжка ничего не ответил. Он давил в себе обиду, проглатывая сухой комок упрёка.

– Прости, – как же Паша боялся ранить, боялся сорвать тонкий, мягкий, неокрепший стебелёк, напитанный сочной влагой идейной любви молодой души. Но ему нельзя разрешать прорастать, где попало. Нельзя ещё и в любви поставить Серёгу против всего мира. – Пройдёт год, два и ты будешь с претензией коситься в мою сторону, – сердечно продолжил объяснения мужчина, – за то, что я поддался эгоизму ребёнка, который скоро вырастет и захочет большего. Намного большего, чем эта крохотная жизнь в убогой деревушке.

– Она не убогая! Следи за языком! Не будет такого! Да что же это?! Почему? Ну почему ты видишь во мне ребёнка?! Мои слова что, совсем для тебя ничего не значат? Почему ты не веришь мне?

– Я верю им сегодня. Что будет завтра, не знаешь даже ты, – честно признался Паша.

– Знаю! Будет так, как я хочу, – мальчишка больше не мог найти веских аргументов. Его уверенная позиция разлеталась, как соломенный домик под неожиданным порывом ветра.

Замешательство Серёги дало мужчине фору и тот, во благо любимого, успел воспользоваться моментом и взнуздать свои чувства.

– Если вопрос стоит ребром, то мне ничего не остаётся, как закончить наши отношения здесь и сейчас.