Глава 13. ОБМАН ВРЕМЕНИ

13 глава. ОБМАН ВРЕМЕНИ

Серёга гнал домой с такой бешеной скоростью, что Паша начал волноваться за Зевса. У того вроде как растяжение было, а Серёжка, позабыв обо всём на свете, гонимый желанием поскорее очутиться в Пашиной постели, не щадил ни себя, ни коня. Всё–таки, свобода заключена в беззаботной юности. Там она и остаётся навсегда. Ею можно причинить боль себе, другим, искренне недоумевая о содеянном. Но в действиях Серёжки не было ни эгоизма, ни злобы, одно лишь стремление радоваться и, что немаловажно, радовать. За всем остальным приглядит Паша. Он, как верный страж юности Серёги, должен был направлять свободный ветер и не дать тому окончательно разрушить хотя бы свою жизнь. Паша ещё надеялся, что запал молодого любовника быстро поутихнет, когда тот, утолит жажду, досыта объестся новыми впечатлениями, запретными желаниями, которые как раз и добавляют огня в непрогораемую печку энтузиазма Серёжки, и тогда парень спокойно отпустит это лето, а вместе с ним и Пашу. Последний постоянно находился в тяжелых размышлениях и никак не мог усмирить тревогу, страшась, что совершает непоправимый поступок. А потом он оказывался в жадных объятьях Серёжи и ради них готов был стать хоть самим демоном–искусителем.

Мальчишка торопился, ёрзал, суетился. Паше пришлось применить силу, чтобы справиться с разогнавшимся локомотивом. Он сграбастал Серёгу в охапку сзади и насильственно медленно начал блуждать ладонью по телу несговорчивого егозы. Тот не понимал, к чему все эти прелюдии, когда он готов вот прямо сейчас, немедленно расплескаться фейерверком ярких брызг. Паша боялся торопиться. Боялся, что Серёжа неправильно поймёт любовь и единение двух людей. Каждое Пашино прикосновение, его почерк, мальчишка впитает, как губка, как ребёнок, запоминающий всё подряд, что попадает в его чистую, охочую до жажды знаний голову. Так и в любви. Мужчина чувствовал себя всемогущим, думая о том, что от него зависит, с какой чуткостью Серёжка будет потом вырисовывать каждую букву на страницах летописи своих любовных побед.

Широкая ладонь скользила по изгибам сильного тела. К своим восемнадцати годам юноша был хорошо сложён и выглядел намного крепче сверстников. Мощные бёдра, плотная сочная попка – она уже не помещалась в одной ладони. Паша с вожделением и трепетом изучал её величественные, сильные мышцы. Обведя бархатные округлости, рука торопилась перевалить через рельефный голый хребет и попасть в самую гущу леса. Серёжка, как и многие молодые люди, был первозданным и естественным. Густые светлые волосы в его паху не портили впечатление избалованного модой городского жителя. Наоборот, то, что раньше казалось Паше неприемлемым, он увидел, раскрыл для себя в новом свете. Когда он встретил Серёжку, внешность мальчишки, его повадки, мысли и поступки – абсолютно всё кричало о жизни и било ключом естественной природы человека. Паша наполнялся им, его неподдельной опасно–исцеляющей энергией, словно оказался посреди тайги. Эта энергия сокрушала мужчину до полного уничтожения, и тут же вмиг восстанавливала и склеивала разбитое сердце, вдыхая новый смысл жизни в спящую душу.

Постепенно Серёжка перестал трепыхаться в непоколебимо твёрдых руках. Смиряясь с томительным ожиданием в преддверии сильной волны, он старался удержаться на плаву, учился улавливать тот баланс, при котором удастся сохранить равновесие и не упасть раньше времени в охваченный штормом океан страсти. Парнишка подвывал, скулил от удовольствия, не стесняясь взрослых, несдержанных, пошлых стонов, и за это Паша любил его ещё сильнее! Ещё нежнее и изворотливее проводил большим пальцем по гладкой головке, сжимал чувственный мешочек напряжённых яичек, средним пальцем прокладывая скользкую дорожку к заветной ложбинке, нащупывая ту самую маленькую отзывчивую лунку. Серёга не противился, даже не напрягся, когда Паша, слегка касаясь, обвёл влажным пальцем сжатую окружность и незаметно быстро, настолько быстро, что это могло показаться фантазией, заглянул и вышел из неё, как стыдливый вор, измученный совестью, топтавшийся в сомнениях на месте, не решающийся совершить своё неизбежное злодеяние. Серёжка разочарованно громко простонал, требуя продолжения. Но рука переместилась на живот и придавила содрогающееся тело, вжимая его в Пашу, защищая от скорого мальчишеского бесчестия.

Серёжка был уверен, что сегодня, в эту самую долгую ночь, которая началась задолго до того, как солнце покатилось за горизонт, Паша проведёт его по самым тайным переулкам, опасным кварталам запретной любви. Парень был готов на любые эксперименты и приключения, однако мужчина внезапно оборвал с ним связь, оставляя разморённого от любви юношу в одиночестве. Серёжка в недоумении захлопал глазами. Нерешительность Паши обидой резанула категоричное, уязвлённое частыми отказами сердце. Поцелуем мужчина поспешил успокоить бойца, который первым делом, не разобравшись, всегда бежит в атаку, защищая свою поруганную честь. И в этот раз Серёга быстро помрачнел и нахмурился. Он всё время торопится, а не получив желаемого, агрессивно отвоёвывает. Но не сейчас.

Паша лёг на спину, приглашая любовника лечь на него сверху. Чуть растерянный в передвижениях, меняя позу, Серёжка запутался в простыне и стал резко дёргать ногой, пытаясь освободиться, мысленно ругая себя, что со стороны наверняка выглядит, как малолетка. В неравной борьбе с прилипчивой тряпкой, обмотавшейся вокруг щиколотки, победил Паша. Он нежно провёл пальцами по волосатой икре, и белая предательница слетела без малейшего сопротивления. Серёжка, как паровоз, пыхтел от злости и собственной несостоятельности.

– Куда ты торопишься? – замедлял его Паша.

– Тебе легко говорить, у тебя этого было навалом, – подразумевая богатый сексуальный опыт, очаровательный непоседа оправдывался за своё дёрганное поведение.

– Так и у тебя ещё всё впереди. Честно говоря, в первый раз я, как пришибленный лежал. Дышать боялся.

– У меня не первый раз! – ревностно поправил Серёга, грозно нависая над любимым.

– Я имел в виду, что ты намного свободнее и смелее меня, – Паша осторожно обходил острые углы, приручая ощетинившегося щенка. – Пусть тебя не беспокоит, если что–то пойдёт не по твоему плану.

– Я хочу сделать тебе хорошо. А что делать, не знаю. Ты не хочешь меня…? Ну это… – парнишка суматошно подбирал подходящее слово, но приличного в его лексиконе не оказалось, поэтому он стал играть лицом, намекая, что сегодня ожидает от Паши активных действий.

– Больше всего хочу почувствовать тебя в себе.

– Ты так говоришь, у меня аж мурашки в животе бегают. Возбуждает. А ты не обидишься?

Паша потянул мальчишку на себя, взял в крепкий, несвойственный его мягкой природе захват ногами и со всей мочи прижал Серёгу к себе, утыкаясь губами в его ухо.

– Ты любишь укрощать норовистого коня, – чужим голосом прошептал Паша. – Я тоже. Но больше всего я люблю, когда усмиряют меня.

Серёга готов был поклясться, что в эту самую минуту его ударило током, как когда–то, когда он, по глупости и от любопытства, полез изучать аккумулятор с дедова мотоцикла. Тогда его так шибануло, что он ещё неделю чувствовал странные вибрации в теле и непроизвольно дёргался. Так и сейчас. Волной уверенного, соблазнительного голоса и взрослыми откровениями Паша шокировал юнца и немедленно спровоцировал в Серёжке дикое желание обладать им. Строгое сдерживание непокорного нрава вмиг нашло лазейку, позволение для одержимой страсти. Серёжка, как и в первый раз, ничего не смог с собой поделать и ураганом набросился на Пашу. Будь, как будет, лишь бы поскорее очутиться в горячем, плотном теле. Но снова его тормозят, удерживают крепкие ноги пловца, не разрешая раньше времени заплыть за буйки.

Серёжка то плавился, то рассыпался на атомы, не отслеживая рваный ритм бёдер, то злился, когда его насильственно вытягивали из любовного дурмана. В какой–то момент он почувствовал, в каком темпе направляет его Паша и, собрав волю в кулак, а точнее, подключая рассудок, стал двигаться от ума, осмысливая каждое мгновение. Контроль чуть притупил остроту возбуждения, но, благодаря этому, Серёжка только сейчас прозрел, что находится внутри любимого, который лежит под ним, полностью обезоруженный, с невинным, упрашивающим его любить взглядом. Серёга был к этому глух. Тонкие эмоции Паши были для мальчишки непостижимы, и вряд ли когда–нибудь он сможет их понять. Но так случилось, что влюбился он именно в такого впечатлительного мужчину, не уступающего своей мягкостью женской, а то и превосходящего её во много раз. Уж в этом Серёга убедился. Любить, заботиться, наслаждаться – вот какие чувства вызывал в сердце юного неопытного любовника взгляд Паши. И Серёжка беспрекословно слушался, хоть и приходилось вступать в переговоры со своей бойкой натурой, жаждущей получать всё и сразу.

Серёжка замедлился, он учился двигаться навстречу бёдрам мужчины плавно, не обгоняя, а слепо идя у того на поводу. Кто кого приручает? В голове юноши возникла шальная мысль, и он улыбнулся в ответ на улыбку Паши. Учиться говорить без слов: телами, эмоциями, по кругу проникающими из одного в другого… Оказывается, заниматься любовью не так–то просто, но бесконечно непостижимо, а Серёжку будоражили новые головокружительные вершины. Одной из таких вершин оказались тягучие, хриплые стоны любимого. Чем медленнее Серёжа погружался в чужое тело, тем громче отзывалось эхо его любви. Мужчина покрылся мурашками. От ответственного молодого любовника не скрылась даже эта еле уловимая деталь. Паша выгибался под ним, поддаваясь уже своей несдержанности, самостоятельно насаживаясь на Серёжку, желая чувствовать его максимально глубоко. «Медленно и глубоко». В своих эротических записках памяти молодой человек зафиксировал первое важное знание. И ведь, правда. Паша вдруг стал непредсказуемым: стоны перемежались с завываниями, колени максимально разошлись в стороны, открывая полный доступ в его тело. Запрокинутая голова и жалостливая гримаса. Настолько жалостливая, что если бы Серёжка не чувствовал, как хорошо сейчас любовнику, подумал бы, что он мучит Пашу. Но нет, теперь Паша сгорает от неуёмного желания получить больше, намного больше, петляя по извилистому краю очерченного Серёгой пути. Вторая сексуальная истина поспешила за первой, и Серёга запомнил этот краткий миг торжества, ощущая свою мужественность и распирающее величие, когда увидел, как пробуждающаяся в нём сила лишает здравого смысла взрослого мужчину, умоляющего взять его без остатка, вероломно отвоевать, испить, изорвать Пашу на части и тут же воскресить глубоким, мокрым поцелуем.

Комната наполнилась звуками жизни: стонами, продолжительными вздохами, рычанием, непримиримыми стенаниями, призывающими продлить этот краткий миг истинной свободы.

Потный, горячий, радостный, обезумевший от счастья Серёжка рухнул на мужчину, а тот естественно, как будто это было уже много раз, подхватил парнишку в свои объятья и обнял так крепко, словно на миг передумал отпускать, отдавать новому миру, будущему, в котором взрослому уже нет места.

– Как хорошо, – вынес вердикт Серёга и упал на спину, раскидывая руки в стороны чуть выше головы Паши.

По величавой улыбке любовного дебютанта нетрудно было догадаться, что тот явно гордится собой и в данную минуту мысленно вручает себе премию лучшего любовника года среди юниоров. Паша не мог пропустить церемонию вручения и, поудобнее улегшись на бок, с замиранием сердца любовался своим победителем.

– Тебе же понравилось? – на всякий случай решил уточнить чемпион.

– Я тебя люблю, – ответил мужчина, и в этом признании Серёга услышал множество ответов на незаданные им вопросы, ежедневно, ежечасно терзающие душу мальчишки. Его любят! Его! Одного… Только его!

– У меня талант, скажи? – голубые глаза заиграли демоническим блеском, а уверенная широкая улыбка выглядела угрожающе развратной. Серёжка был похож на маленького обаятельного бесёнка. Этот мальчик становится опасен.

– Не то слово, – задумался Паша, и юноша, на секунду утратив с ним контакт, быстро стал терять уверенность в себе.

– Ну, правда, да? Для первого раза очень даже хорошо.

– Это же не первый наш раз.

– Первый, не первый. Какая разница? – Серёга вертелся в постели в поисках удобного положения. Он хотел выглядеть мужественно, но чем больше старался, тем более уязвлённым себя чувствовал и из–за этого выглядел нелепо. – Я – новичок, а такое исполнил, – защищался мальчишка. – Ты стонал, как в порнухе. Я кое–как сдерживался.

Паше было невыносимо прерывать физический контакт и одновременно слушать провокационные хвастливые речи. Он подвинулся ближе и снова начал искать приют своим рукам, убирая кончики волос с потного лба Серёжки, дуя прохладным воздухом на его раскрасневшиеся, аж бордовые щёки. Увлёкшись, мужчина чуть грубо сжал горячую кожу, оставляя невидимые отпечатки пальцев на простодушном округлом юношеском лице. Время смоет его невинность, выточит волевые широкие скулы, и не останется на родном лице и тени Пашиных следов.

– Мне никогда не будет так хорошо, как сейчас. С тобой.

Серёжка нахмурился.

– Не ври, а то я буду думать, что оплошал, и ты специально меня подбадриваешь, чтоб я не раскисал. Наш физрук так делал, когда мы каждый год в баскетбол проигрывали на городских соревнованиях. А не сюсюкался, может, хоть раз и выиграли бы! Ты… Ты взрослый. У тебя было много любовников? – убедительно небрежно спросил Серёга, с болезненным интересом ожидая услышать ответ.

– Достаточно, чтобы честно признаться, что ещё никто не любил меня с такой самоотдачей, – Паша улыбнулся, подогревая уверенность в маленьком мужчине.

– Это ты ещё не дал мне в полную силу показать, на что я способен.

– Ещё покажешь.

– Честно? Чё, правда, разрешишь? А у тебя там не болит? – от смущения залепетал парень. – Ты только не ври! Говори, как есть. Между нами не должно быть никаких секретов. Даже таких… Ну таких… Каких? Этих, про которые стыдно говорить.

– Ты можешь угомониться и просто спокойно полежать? – Паша из последних сил пытался придавить к постели чересчур резвого любовника.

– Хочешь чаю? Не проголодался? Не могу лежать. У меня энергии, хоть на сенокос иди. Блин, как жалко, что нельзя никому про нас рассказать. Мне прям так охота на всю ивановскую кричать, как я счастлив, как люблю тебя. Распирает, сил нет. Решено, завтра поедем в поля, проорусь. Буду кричать, пока голос не сорву.

– Зачем? – устало спросил Паша.

– Чтобы ты услышал, как я люблю тебя.

– Я слышу.

– Не так. Не шёпотом, как ты привык. Не взглядами и намёками. По–настоящему! – Серёга завелся, загораясь новой идеей. Его нельзя было упрекнуть в отсутствии романтичности, но сентиментальность его была какой–то особенной, уникальной, грубой и неотёсанной, как и он сам. – Тебе кто–нибудь признавался в любви, вот так, чтоб до хрипоты? Не отвечай. Точно нет. Я буду первым, – с восторженным удовольствием он смаковал каждый свой первый шаг.

– Так, хватит обо мне, давай поговорим о тебе. Какой подарок ты хочешь на день рождения?

– Остаться насовсем можно? – хитро сощурился Серёжка. Он знал, что дело не выгорит, ну а вдруг он оказался настолько хорош в сексе, что Паша передумает?

– Нет, – Паша чуть с кровати не соскочил.

– Ладно, ладно. Я пошутил. Есть одно желание. Хочу хотя бы один раз побыть на твоём месте. Понять, каково это.

– Зачем? – простонал Паша. Желания Серёжки вышли из–под контроля, а мужчина всего–то хотел подарить новый велик. Теперь же его просят преподнести куда более рискованный и сомнительно необходимый подарок. – Чего тебе не хватает?

– Тебя. На ближайшие пять лет, – отчеканил Серёга.

Паша потерял дар речи. По возможности, он хотел бы избежать ситуации, последствия которой перевернут мужские предпочтения Серёги, снимая всякие ограничения с его сексуальности.

– Хочу всё перепробовать, чтобы понять, кто я. Мне жутко интересно, понимаешь?

– Я понимаю, что ты к сексу относишься, как к меню.

– Огласите весь список, пожалуйста, – Серега продолжал шутить и смеяться, не разделяя Пашиной серьёзности.

– В универе огласят, – мужчина жёстко осадил легкомысленного юнца.

Серёжка замер, напоровшись на угрожающий взгляд мужчины. Паша стал выглядеть, как взрослый. Стоп. Он и был взрослым. Почему каждый раз Серёга об этом забывает?

– Что плохого я сказал?

– Ничего. Твои желания естественны. Но в этом я тебе не помощник.

– Я обидел тебя, да? Прости, я не то ляпнул, – Серёжка потянулся к Паше, как за спасательным кругом. Потеря доверия выбросила его за борт покоя и безопасности. Мальчишка начал тонуть в реке своих страхов, теряя драгоценную близость, ради которой был готов на всё. – Я имел в виду, что хочу только с тобой.

– Успокойся. Ты ещё не осознаешь своих желаний в полной мере. Я отказываю не ради тебя, а ради себя. Прости. Мне и так придётся жить с чувством вины, что я допустил эту связь.

– Это я!

– Не ты! Решение принимал я. И ответственность лежит на мне. Когда ты повзрослеешь, ты поймёшь, о чём я говорю. А когда у тебя будут дети, так тем более меня возненавидишь. Не спорь. Теперь буду говорить я.

Серёжка вжался в себя.

– Прошу, подумай обо мне, – взмолился мужчина. – Не заставляй, не искушай меня идти на это. Согласен, глупо думать о морали после всего того, что мы уже натворили, но оставь мне хотя бы чуточку иллюзии, что я не совершил ничего плохого.

– Ты ничего плохого не сделал. Наоборот. Я, наконец, стал кому–то нужен. В этом смысле.

– Просто сделай, как я прошу. Я себя задушу, если заступлю за эту черту.

– Ты слишком впечатлительный.

– Да, так и есть. Не нужно меня переделывать. Ничем хорошим для нас обоих это не закончится.

– Ладно, я понял, – ретировал юноша. – Тем сильнее будет мотивация поскорее вернуться.

– Тебя ничто не берёт, да?

– Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя плохо, когда меня не будет рядом. Если так надо, подожду, чего уж там. Ярче будут впечатления от первого раза. Пять лет без секса – это конечно сильно. Но я выдержу.

– Серёга, – Паша выстрелил предупредительным взглядом.

– Ну что опять? Это уже моё дело. Я хочу оставаться верным до конца. А ты разве нет?

– Нет, – не задумываясь, ответил мужчина.

– Ты найдёшь себе кого–то за это время? – осторожно, быстро теряя воздух в лёгких, спросил Сергей.

– Конечно. Ты вообще понимаешь, что такое пять лет? Мне сорок будет, когда ты закончишь институт, – без драмы, цинично объяснялся взрослый.

– И чё?

– И то. Не факт, что ты вообще вернёшься. И я не настаиваю, – Паша намеренно обесценивал всё, что Серёжа с героическим трепетом доблестно оберегал в себе.

– Мы снова об этом будем говорить?! – не выдержал подросток, повышая голос. Он чувствовал, что его слово мало что значит. – Я уже всё решил.

– Да ты хоть что можешь за себя решать, но мне ты не указ.

– А как же любовь? – наивно простонал раненый птенец.

– Я люблю тебя.

– Тогда как ты будешь спать с другими?

– Так же, как и ты, – бесстрастно, сухо ответил Паша.

– Я ни–ко–гда не буду спать с теми, кого не люблю, – Серёга с остервенением защищался от взрослого равнодушия. – Это грязно и неправильно.

– Выходит, я грязный, – спокойно согласился мужчина.

– Нет, – быстро опровергнул Серёжка.

– Да. Ты никогда по–настоящему не поймёшь, что любишь кого–то, если не позволишь себе влюбляться снова и снова, – Паша не знал, какими объяснениями облегчить Серёгины столкновения с реальным миром.

– Зачем? Объясни, я не понимаю!

– Чтобы потом не смотреть по сторонам голодными глазами, когда наскучит любить одного, – холодно, безжалостно, не контролируя себя, нападал, защищаясь, Паша.

– Почему мне должно наскучить? Что, я не могу любить одного человека всю жизнь?

– Можешь, когда проживёшь юность, как следует. Для этого она тебе и дана. Никаких запретов и ограничений. Кайфуй на полную катушку. А после… Вот тогда и поговорим о настоящей любви.

Серёжка взвыл. Он не мог отразить удар. Паша разбил его мечты в пух и прах.

– А если, пока меня нет, ты снова в кого–то влюбишься?

– Не исключено.

Серёгу передёрнуло.

– Тогда как мне быть? – жалостливо заскулил он.

– Жить своей жизнью.

– Я не понимаю такой любви. Хоть убей меня, – Серёга сдался и, сбегая от болезненного разговора, повернулся к Паше спиной. Но тот быстро приклеился к нему обратно, крепко обнимая несчастного ребёнка.

– Знаю. Самое парадоксальное, что рвение любить одного единственного свойственно лишь юности, – голос мужчины успокаивал и лился умиротворённо, – но именно юность дана нам для того, чтобы нарушать все запреты, позволять себе любить многих и однажды найти своего человека. С возрастом границы становятся не такими принципиальными, и вот тут возникает опасность удариться во все тяжкие. Серёжка, любимый, всему своё время. Просто доверься мне.

– Не могу. Не понимаю. Неправильно всё это, – больше для вида вырывался парень.

– Ты мне пообещал, что будешь жить полной жизнью, ни в чём себя не ограничивать. И если после всего у тебя ещё останется желание увидеть меня… Тогда и поговорим о твоей красивой попке, – Паша нежно провёл рукой по мягким, белоснежным, воздушным, как безе, округлостям.

– У меня красивая задница? – Серёга поддался ласковой манипуляции и растаял, отпустив сложный разговор.

– Красота задницы зависит от поведения этой задницы, – Паша шлёпнул его и потянулся к губам любимого для жаркого поцелуя.

Наступило долгое молчание. Они лежали в полной тишине, уставшие от бесконечной внутренней борьбы и войны друг с другом. Ответы, которые Серёга хотел найти немедленно, так и не посетили его. Запоздалые лучи уходящего солнца сонно сползли с поверхности стола, упали на пол и вновь начали своё медленное восхождение, карабкаясь вверх по спинке нового кожаного кресла. Перелезая через мягкий бортик, свет замер на глянцевой коричневой вершине, словно остановился отдышаться. Затем, набравшись сил, он скатился с гладкой горки прямо на воздушную сидушку. Серёжка заворожёно наблюдал за тем, как уползает время: то медленно, не торопясь, то ускоряясь, будто хочет поскорее попасть в завтрашний день. Утром солнце что–то не торопилось вставать, когда парень лежал в одиночестве и считал секунды до рассвета. День же пролетел, как падающая звезда – вроде понимаешь, что всё, как обычно, и путь её бесконечно долог, но не успеваешь поднять голову вверх, а она уже затерялась, упала в синеву ночи. Это было, как затмение, которого ждёшь с пацанами целую неделю, мастеришь самодельный телескоп, а оно прошло, моргнуло, пока ты бегал в кусты, не в силах больше терпеть нужду в ожидании чуда. Так и сейчас, Серёжка чувствовал обман времени. У него есть всё и, в то же время, радость, как упавшая звезда, летит долго, ярко, но для счастливых, стремительно быстро, сгорая по пути.

– Не грусти.

– Я всё равно приеду.

– Хорошо.

– Ты не Сахарок. Ты – изувер.

– Кто? – Паша глухо засмеялся. – Ты знаешь значение этого слова?

– Да. Это человек, который издевается над другими.

– Может быть, ты имел в виду изверга?

– Неважно, как правильно. Факт остаётся фактом – ты мучитель. Надеюсь, ты будешь страдать так же, как и я. Нет, ещё сильнее, – Серёга заводился, верша свою справедливость.

– Это кто ещё из нас изувер?

– Мне можно, меня ты вынуждаешь стать таким.

Паша протиснул лицо между головой и плечом Серёги, сдерживая смех. Он искал малейшую спасительную лазейку, желая безопасно проникнуть в любимого, надышаться его запахом.

– Обещаю, буду мучиться изо всех сил, если от этого тебе станет легче.

– Нет. Так что–то ещё хуже стало. Мне жалко тебя. Не страдай.

– Так мучиться или не мучиться?

– Не знаю. Хочу тебя проучить, но как? Я же тебя люблю. Не могу делать тебе плохо. Получается, ты меня не любишь, раз делаешь больно мне?

– Серёга, ты – смутьян.

– А это ещё кто?

– Тот, кто смуту наводит. Мы же договорились. Не по–мужски это. Слово своё надо держать.

Серёжка заёрзал, и Паша почувствовал беззащитность мальчишки перед авторитетом более взрослого самца. Как бы Серёга ни выглядел, какие бы взрослые поступки ни совершал юный тимуровец, воспитанный другим поколением, он по–прежнему оставался ребёнком. Паша видел в нём себя: недолюбленного, брошенного, отчаянно пытающегося ухватиться за возможность стать счастливым. Но откуда Серёжка может знать сейчас, что его счастье навсегда останется здесь? Да, оно зародилось под крышей старой усадьбы, как и много других счастливых побегов жизни, семенами рассыпанных во времени. Но это не рубеж, а лишь только начало.

Обезоруженный детской ранимостью, мужчина прильнул к большому, но ещё не до конца сформированному юношескому телу и укрыл его своей тяжёлой покровительственной рукой. Хранимый Пашиной любовью, Серёжка тут же обмяк, забывая про обиды и несправедливость сложного взрослого мира. И Паша вдруг постиг, что не Серёга был послан ему, а он Серёге, а значит, мужчине не за что себя винить. Разве только за то, что он долго отказывал беспризорнику в теплом приюте своих объятий. Стоило чуть впустить в себя мысль о безопасности этой любви, о том, что она явилась спасением для обоих, как громкий настойчивый стук в дверь вдребезги разбил хрупкую зарождающуюся Пашину веру.